Массаж сердца в скелете города

Изуродован,
но жив

– Электрическая лампочка в нашей комнате периодически сменяла коптилку и давала ощущение некоторого благополучия, даже культуры. Пачкающие мелом стены, стол, старая кушетка и кровать. Еще нет ни этажерки для книг, ни вешалок для одежды. Но в комнате тепло. Такими запомнились мне первые дни после возвращения в Воронеж. А кругом – город-скелет. Окна – черные глазные впадины, скелеты железных балок и сгоревших крыш. Город мне казался тяжело раненным, но борющимся за жизнь. Изуродованный, но живой.

И среди этого города-скелета местами теплится жизнь. Таким был и наш жилой отрезок в самом центре, примыкающий к железнодорожной поликлинике. Во многих местах занят жителями только нижний этаж, а верхние зияют глазницами пустых окон. Окна заложены кирпичиками с маленькими окошечками, иногда закрытыми стеклом. Если пройти по проспекту Революции от дома №4 до площади обкома, то помимо небольшого домика у улицы Коммунаров и чудом сохранившегося здания мединститута, где потом разместился технологический институт, все остальное вокруг окажется скелетами. Но среди этих руин низ гостиницы «Бристоль» уже приспособили под почту. В сквозных дворах между руинами проложены тропинки.

Чемодан
и ноги в обуви

– Однажды к нам пришел друг семьи доктор Тишин. Из-за перелома ноги он оставался в оккупации. Мы в числе немногих ушли из Воронежа в роковые дни. Но ведь многие остались! Доктор Тишин среди них. Он сидел с больной ногой в подвале и не был мобилизован на работу. За малейшее неповиновение немцы вешали. Кроме того, проверяли паспорта и убивали евреев и коммунистов. Последних – по оговору. Когда фашисты стали выгонять жителей из города, Тишин шел от Покровской церкви. Вспоминает, что у церковной стены несколько женщин с узлами были буквально втиснуты в стену разрывом бомбы. Против обкома на протянутой руке Ленина качалась повешенная. Их много было и на балконах домов, и на столбах трамвая. Когда проходили через базар, кто-то обронил свой небольшой чемодан в толпе. Он лежал на опустевшей уже улице. Человек, вернувшийся за чемоданом, был схвачен немцами и тут же на глазах Тишина в две минуты повешен. Волосы несчастного за эти две минуты побелели...

Старая санитарка, знакомая нашей семьи, вернулась в город после эвакуации и жила в подвале бывшего терапевтического корпуса областной больницы – в «Ротонде». Влезала туда через пролом в стене. Рассказывала, что там темнота, сырость, холод. Крысы населяют здание. И что в подвале еще до сих пор не убраны трупы, торчат ноги в обуви. Лежат гимнастерки. Кто были эти люди – не разберешь. Сама она ушла из Воронежа ­

Операция при керосиновой лампе

– Наша областная больница. Дедушка Андрей Гаврилович говорил, что никогда не мог представить себе такие условия работы. Палаты – проходные, расположенные в длинном коридоре водолечебницы при бывшей поликлинике Ворошиловского района. Сейчас это расширенное здание 3-й городской больницы. А тогда от всей былой роскоши оставался лишь красивый, выложенный метлахской плиткой пол. Крышу создали кое-как из подручных материалов. Оконные проемы заложили кирпичом. Палаты, смотровую, операционный зал освещали керосиновыми лампами, свечками. Топили печь. И все это переполнено больными. Бледные лица больных и персонала, получающие паек хлеба и капусту с водой. Все эти работники умерли бы, если бы не питались крохами вместе со своими пациентами.

Несмотря на обстановку, более напоминавшую полевой госпиталь, эта единственная на весь город хирургическая больница дежурила по скорой помощи круглосуточно и ежедневно. В примитивной операционной делались, конечно, и плановые операции, но гораздо чаще – операции срочные. Очень много поступало больных с разными травмами. В городе было неспокойно, ползли жуткие слухи о бандитах, о похищениях детей, о ночных нападениях. И особенно здесь, в глухом углу, где на пересечении улицы Плехановской с железнодорожной веткой на Курск стояла больница. На каждом дежурстве приходилось оказывать помощь пострадавшим.

...В одну из февральских ночей 1944-го мама Анна Андреевна оперировала срочно поступающих пациентов. Неподалеку у развалин виадука бандиты ударили прохожего заточкой в грудь. Раненый успел добежать до больницы и упал на пол в пропускнике. В ту ночь здесь дежурила старая опытная санитарка – тогда еще их называли «няня» – Федора Лаврентьевна Приходько, работавшая еще в дореволюционном земстве. С одного взгляда поставила диагноз: «Похож, у него сердечная сорочка ранета!» И не ошиблась. Раненого срочно взяли на стол. Освещение – керосиновые лампы. Наркоз пришлось давать чрезвычайно взрывоопасным эфиром. Другого не было. Как не было ни капельниц, ни наркозных аппаратов. Ничего. Оперировать маме пришлось одной. В ту ночь она была ответственным и единственным дежурным хирургом. Ассистировала студентка 5 курса. Вскрыли грудную клетку. Зашили непроникающее ранение сердца и рану перикарда. Зашили обычными белыми катушечными нитками! Стерильными, конечно. Другой шовный материал отсутствовал. Когда наложили последний шов на перикард, сердце остановилось. Ни на что не надеясь, мама все же тихонько сжала его рукой. Раз, еще раз… Сердце трепыхнулось, встрепенулось, сократилось, расправилось и заработало, набирая силу и ритм. Ввели, как тогда полагалось, камфору с кофеином. Дали подышать кислородом – рядом с открытым огнем! Зашили операционную рану. Раненый не только остался жив, он поправился. А это был первый случай успешного открытого массажа сердца в Воронеже.